привычен к празднествам и шествиям, и совершенно не мешал нам продвигаться к главным воротам дворца. Здесь всего 1235 метров по абсолютно прямой улице, проходящей по подножию Первого холма. Со стороны замка зазвучали такие же горны. Игра принята, там готовятся к встрече! Через 18 минут мы повернули на мост и оказались внутри цитадели дворца, заодно посмотрев на Константинов столб. Я и двадцать один человек, громко топая сапогами, проследовали в тронный зал, где нас ожидало более двух сотен приближенных, женщин и мужчин в ярких одеждах, и, восседавших на широких и высоких креслах, двое молодых людей, примерно одного возраста. Ни один из них не походил на монетную версию Михаила, но один был чуточку располневшим, а второй отличался довольно высоким ростом и шириной в плечах. Скорее всего, это был Василий. Первым выразил свое недовольство не слишком низким поклоном именно он.

– Взяв единственный город, ты стал настолько горд, что не можешь согнуть свою спину, смерд?!

– Преклонять голову перед «красивым мальчиком»? Попка не болит, содомит? – этого оказалось достаточно, чтобы второй император воспользовался изобретением Льва Математика и нажал на кнопку, но его действия от моего взгляда не ускользнули. Я выжал кнопку тревоги, и мы с Малаем отпрыгнули в сторону. Посреди зала появилась прямоугольная яма, но сзади прогремели первые выстрелы, появившихся из потайных дверей охранников встретил ливень пуль с обоих рук всех двадцати двух человек. А на площади зазвучали очереди из пулемета, два выстрела из пушки и пара мощнейших взрывов потрясли дворец. Все присутствующие упали на пол и только одна женщина, с абсолютно белым лицом, и почти безумными глазами, стояла между мной и Михаилом:

– Не убивай его! Бери что хочешь, оставь его живым! Он был младенцем, когда Феофил приказал убить твоих родителей.

Я отстранил ее, мимоходом бросив:

– Он будет жить, но не во дворце.

– Я пойду с ним. Сначала ты убьешь меня.

Василий был не интересен, к тому же оскорбил меня, поэтому он полетел головой вниз туда, откуда не возвращаются: в подземелья Константинополя. Императора и его мамашу засунули в танк. Колесницу пришлось бросить, пробить танком ворота и уложить на место два моста – это плевое дело. Возвращение на корабли заняло несколько больше времени, но Рознег и оставшиеся у него дружинники, при поддержке корабельных и второго танкового орудия, уже расчистили для нас дорогу и ликвидировали преграды на пути. Через сорок минут мы отошли от причала, оставив на месте указ Михаила немедленно начать переговоры об его освобождении. Гад, о своей матери он в указе не написал. Только о себе, любимом. Ему 27 лет, и он цеплялся за жизнь всеми фибрами своей душонки. Армия сейчас находилась в 600 километрах отсюда. В городе несколько полков плохо обученной пехоты из новобранцев. Гвардия императора понесла большие потери и деморализована. Куча народа пытается спастись бегством: «Варвары пришли!» Паника охватила город, а наводить порядок было некому.

Мать Михаила, Феодора, видимо некогда очень красивая женщина, но армянки быстро стареют, сохранила здравый ум и способность что-то соображать, поэтому я начал разговор с нею.

– В городе требуется навести порядок, иначе его жители его сожгут.

– Я это вижу, но как это сделать?

– Вызвать сюда тех, у кого в руках сейчас военная сила. И жрецов.

– Как это сделать?

– Вам требуется написать им и сказать: где их искать. Мои гвардейцы, если ваши войска им подчинятся, быстро остановят грабежи и поджоги. – Она кивнула в знак согласия, и удивленно уставилась на бумагу. Здесь еще ею не пользовались. Печать была на поясе у Михаила, она сама забрала ее у потерявшего способность соображать сына. Ведь никто не кинулся его спасать. Все спасали себя и делили его деньги.

Рознег направил через Дровяные ворота одного из своих ребят в храм Святого мирра, и через пару часов к нам начали подходить фелюки и небольшие вельботы, с которых высадились 10 священников и шестеро близких людей бывшей императрицы и регентши. Два часа переговоров, и, с наступлением темноты, мы вновь подошли к причалам, обменялись с подошедшими трибунами и букеллариями «верительными грамотами». Феодора произнесла воинственную речь, назвав нас «союзниками», и мы двинулись освобождать Большой дворец, где вовсю шла пьянка-гулянка, потому как оппозиционеры радовались, что нашими руками они свалили «династию». Смерть Василия никто не оплакивал, его даже не стали искать, чтобы похоронить. «Кому он нужен, этот Васька!». А тут входим мы, нас провели сторонники Феодоры тайным подземным ходом, ключ от которого дала сама императрица. Я ей рассказал о том, что Рознег в курсе заговора, ее и ее сына зарежут в августе и вырежут все ее семейство. У нее, кроме Михаила, пять дочерей от Феофила, куча внуков и даже правнуков. Рановато ей «сдаваться», тем более, что заправляет всем «армянская диаспора», выходцем которой она и сама была. Армянские разборки – не более того. Армяне раньше приняли христианство и немало «способствовали» созданию «второго Рима», с христом во главе и на первом месте. Большинство настоятелей церквей в государстве были армянами. Всех их Феодора приказала не жалеть, она всех приговорила к смерти и заставила сына подписать этот Указ. Особенно «преуспел» в этом деле некий Михаил, позже выяснилось, что до крещения звали его Борис, и был он болгарским царьком. Кровь во дворце лилась просто рекой, но нас это ни капли не интересовало: как я и обещал Феодоре, я перебросил всех своих из дворца в город, где за ночь удалось навести относительный порядок и организовать население на охрану его.

Сам я в этих мероприятиях практически не участвовал, вербовал одного очень интересного мне человека: основателя точной механики Льва Математика, чья подпись стояла на одном из докторских дипломов доктора Александра. Я выкупал у него его трактаты и изобретения. Отсюда есть пошла практическая физика, почему бы этим не воспользоваться. Удалось его уговорить взять в следующем году 15 человек на обучение этим премудростям. С одной серьезной оговоркой: никакого словоблудия и «Основ религиозной культуры и светской этики». Этот курс у них уже пройден, и отступление от нашей этики будет караться рабством, пока бывший студент не вернет мне деньги, потраченные мной на его обучение.

– Вашего отца я хорошо знал, он учился у меня. Был первым славянином в нашем атенее. Прибыл, умея только драться на мечах и стрелять из лука, хотя писал на своем варварском языке. За три месяца выучил латынь и стал регулярно посещать занятия. Такого рвения ни у кого в группе не было. Преуспевал в точных науках